Психология.Пермь

Глава 3

СОЗНАВАНИЕ

Что такое сознавание?

Представьте себе, что вы заперты в темной комнате, полной интересных объектов. Вам дали лампу-вспышку, и ваша задача внимательно рассмотреть каждый объект в комнате и дать его точное описание. Вы не сможете рассмотреть все объекты в комнате, потому что лампа – тоже объект, а его вы не можете увидеть. Сознавание – это такая лампа, с помощью которой мы изучаем мир и себя; как же мы можем изучать сознавание?

Если мы наивным взглядом рассмотрим сознательный опыт, что мы увидим? Поток фантазий-образов и внутренней речи-мышления, который иногда связан с чем-то, что происходит во внешнем мире, но чаще являющийся несвязными мечтаниями. Внешний мир представлен в сознании временами, особенно если мы в нем что-то делаем – например, ведем машину. Иногда мы не обращаем на него внимания довольно длительные промежутки времени, хотя он, кажется, всегда присутствует, когда мы опять выглядываем или прислушиваемся. Часто возникают сигналы ощущений тела, внутренних или в связи с контактом с внешним миром. Они обычно временны, иногда более или менее устойчивы.

В этом потоке может происходить множество вещей: внезапный сдвиг в том, что мы замечаем, сдвиг в чувствах относительно этих вещей. Или наоборот: сдвиг чувствования и вслед за ним сдвиг замечания. Мы можем делать одно, например говорить по телефону, но при этом сознавать, что мы машинально чертим что-то на бумажке, или еще что-то. Как погода, сознание постоянно меняется. Однако, так же, как и в случае погоды, может быть несколько лежащих за видимыми переменами тем или принципов, на которых основывается все разнообразие.

Что же такое сознавание среди всего этого? Если это не синоним сознания, то что в него входит? Многое происходит, многое регистрируется. Может быть сознавание – это регистрирование? Акт регистрирования? Или это то, что мы делаем? Действие делания? У нас могут быть длинные промежутки, которые кажутся свободными от регистрирования, пустые мечтания, и все же, если внезапно спросят, мы можем оглянуться назад и вспомнить впечатление или действия, которые, как нам кажется, мы не регистрировали в то время.

Делание – это очевидно не сознавание, потому что многое из того, что мы делаем, даже сложные двигательные акты, даже – приходится сказать – значительная часть разговоров, – вполне автоматичны, выполняются на уровне органической деятельности, высоко интегрирование, но без сознания. Лунатизм редкий и драматический пример того, что происходит с каждым постоянно в менее драматической форме.

Сознавание не находится ни в каком содержании или действии. Его суть – связанность любого содержания с любым другим из актуальной ситуации, в которой это происходит.

Пациент или друг может рассказывать вам, со значительным жаром о недавнем событии, когда шеф что-то ему сделал. Он увлечен историей, в ней есть энергия. Вдруг он каким-то образом замечает свой пыл, с которым он пытается доказать вам, что он прав в этой ситуации. Мгновенно происходит расслабление – высвобождение его напряжения. Он может слегка улыбнуться, возникает момент смягчения, в этот момент он действительно разговаривает с вами. До этого, только что, он больше говорил вам, чем разговаривал с вами, слова не формировались прямо здесь, а были как бы заранее заготовлены и воспроизводились, как из радиоприемника.

Сознавание – это не содержание того, что он в этот момент понял, – это сам момент понимания, живой акт переживания "что – он – делает – когда – он – это – делает". Произошло мгновенное расширение поля его сознания, это не еще один факт в истории, который он рассказывает, а факт контекстуального отношения истории к данной актуальной ситуации. Само содержание как таковое скоро потеряет свое особое качество сознавания и останется просто фактом, процесс сознавания может продолжаться, а может и нет.

Если этот особый процесс сознавания продолжается, он войдет более глубоко в настоящее время этой ситуации. История может быть оставлена, и приятель может сказать что-то вроде: "Знаешь, твое мнение действительно для меня важно" – и это может быть следующим шагом в сознавании, если для него в этом есть свойство живости и свежести, и новизны. Это может быть также и знакомым, заранее предположенным, утверждением ради манипуляции вами, и в этом случае его сознавание, если оно есть, направлено куда-то еще, может, в оценивание того, насколько успешна его манипуляция.

Итак, что же такое сознавание? Это мгновенное расширение, раздвигание границ того, что видится как соединенное и соотнесенное. Расширение перспективы – слова, близко передающие, на что похоже сознавание, за исключением того момента, что перспектива обычно предполагает дистанцию, а сознавание никогда не отдалено, оно всегда в соприкосновении с тем, что в него входит.

Оно состоит в том, что больше элементов видится одновременно, причем видятся они как связанные, интегрирование. Всегда что-то из того, что видится как соединенное и связанное, присутствует здесь и сейчас, как часть текущей ситуации. Поэтому в сознавании всегда есть элемент новизны. Если человек говорит, что он сознает то же, что и раньше, вы можете быть уверены, что он говорит о чем-то другом. Содержание сознаваемого момента может продолжаться, это может быть формулировка, сознаваемая в настоящий момент, но продолжение сознавания не связано с этой формой. Если сознавание продолжается, оно должно перетечь в какую-то другую форму.

Оно распознается по своему качеству, а не по содержанию. Содержание для сознавания – как раковина для моллюска, который выращивает ее как свой дом. Раковина может просуществовать столетия, и другие подобные моллюски будут роиться вокруг нее прямо сейчас, живые и благополучные. Но тот моллюск, который создал раковину, мертв. Вы можете многое узнать о нем, может быть, даже что-то важное, изучая оставленную им раковину, но вы никогда не узнаете его. Целые мешки инсайтов, которые люди таскают с собой, могут быть так же полезны, как раковины; мой опыт говорит мне, что они являются скорее препятствиями, чем путями к новому, свежему сознаванию. Вчерашний инсайт – сегодня прошлое, а завтра – сопротивление.

Представьте себе рулон ткани из ниток разных цветов. Большинство нитей серые и неяркие, но есть одна полоска красного цвета, пробегающая через всю ткань. Иногда красная нить едва видна, окутана серыми, иногда она заметна и ярка. Она в любой момент где-то есть, хотя часто окружена и заслонена серым. Если ткань – это сознание, то переменчивая полоска красного цвета – это сознавание, проходящее через него, вперемешку со всем остальным. Невозможно предсказать, где она будет, она уходит на задний план в одном месте, и внезапно вновь появляется в другой части ткани.

Сознавание обладает, так сказать, собственным умом. Это живое качество момента, не его содержание. Можно сравнить его еще с ручейком, где-то скачущим водопадом, где-то уходящим под землю, затем снова выбегающим на землю. Сознавание это вода, а не русло. Живое сознавание в некий момент может быть в словах, в словесном содержании, в следующий момент сознавание уходит из них и перебрасывается в заботу говорящего о том, что вы о нем думаете, которая может быть проблеснет в глазах, в этот момент жизнь сознавания – во взгляде. Затем, возможно, переживается момент какого-то гнева, и сознавание переходит на напряжение каких-то мышц руки говорящего. По существу все, что делает гештальттерапевт – следит за течением этого качества, не обманываясь постоянными сдвижками содержания и форм, в которых проявляется эта жизнь.

Сознавание, движущийся момент пересечения сознания с сейчас – существенная материя гештальттерапии. В этой главе мы рассмотрим некоторые пути изучения и практики сознавания и некоторые возможные результаты этого изучения и практики.

Континуум сознавания

Основной гештальтистский прием изучения сознавания – это континуум сознавания – натуралистический процесс простого наблюдения с абсолютным минимумом структуры или руководства. Это может быть практикуемо в одиночку или с другими, в качестве медитации, то есть как основной фокус внимания, или по ходу других дел. Инструкции просты: начинать предложение словами "Сейчас я сознаю...", и заканчивать тем, что доминирует в сознавании в данный момент. Чтобы это было гештальтистским упражнением, нужно удерживать начало "Сейчас я сознаю...", хотя постепенно это начинает проговариваться коротко или во внутренней речи. Без этого предложения, которое удерживает настоящее в каждый момент, упражнение может перейти в свободные ассоциации или, как Фриц называл это, свободные диссоциации.

Если есть возможность, читатель может остановиться и проделать это упражнение в течение нескольких минут, с помощью магнитофона, и держать пленку под рукой к тому времени, как мы перейдем к обсуждению упражнения. Бели вы делаете это, и если у вас возникают ощущения, что вы собираетесь остановиться, отметьте, что сознаете это, и продолжите еще немного.

Нет возможности выполнить это упражнение неверно, хотя некоторые и стараются потерпеть неудачу изо всех сил. Некоторые люди характеристически привязаны к трудностям выполнить инструкции или преуспеть в выполнении задания. Я рад предупредить таких людей, что им действительно придется трудно. Сознавание того, что "мне нечего сказать" или "я не сознаю ничего" так же хорошо в данном упражнении, как и пиковое переживание. "Мой ум пуст" – прекрасно, отметьте это и продолжайте. Как только люди прислушиваются к пустому, многое проявляется из него, и оно становится полным. Фриц любил говорить о плодородной пустоте, о Ничто, из которого истекает сознавание; это переживание может повторяться в этом упражнении.

Мы сразу же замечаем, что это редко – плавное течение. В нем есть паузы, колебания, неожиданные скачки. Мы можем пережить их в себе и можем слышать их, когда другие делают упражнения. Когда мы слушаем, как кто-то выполняет упражнение, мы можем услышать моменты, звучащие как выбор или решение сказать то или другое, хотя, если это и моменты выбора, о них редко сообщают именно как о таковых. Иногда поток течет очень плавно некоторое время, и мы можем догадаться, что человек наткнулся на уловку, облегчающую задачу вроде каталогизирования: сейчас я сознаю окно, дверь, стены, ковер... Можно продолжать автоматически и перечислять элементы выбранной категории, пока не надоест.

Уже давно, делая это в группе, мы заметили невероятные различия в широте и в типах опыта, или в областях опыта, на которых люди фокусируются. Одни почти целиком остаются при внешнем виде и цвете, другие в течение многих минут не касаются видимого материала. Одни замечают в группе почти исключительно вещи, имеющие отношение к другим людям, другие рассказывают о том, что происходит в них, и не замечают других людей. Те, кто начинают это упражнение в группах, часто изумляются тому, что слышат от других вещи, которые им самим никогда не пришли бы в голову, хотя когда кто-то об этом уже сказал, они могут подтвердить, что переживали такие же вещи.

Если вы внимательно наблюдаете кого-то, выполняющего это упражнение, вы скоро начнете отмечать особенные качества поведения, сопровождающие моменты сознавания – ерзание, интенсивность, связанность с реальной ситуацией. Вместе с тем, временами вы заметите, что человек говорит о чем-то без этого качества живости – вовлеченности, в иные моменты вы можете заметить, что эта вовлеченность относится к одной области, в то время, как человек говорит о другой. Я видел, как люди перечисляют, что они сознают, тусклыми, безжизненными голосами, бросая в то же время быстрые взгляды на кого-нибудь в группе, выказывая все признаки реальной вовлеченности; и лишь через несколько минут человек может с некоторым удивлением и вовлеченностью сказать: "А сейчас я сознаю Мейбл..." – я думал, он никогда этого не заметит!

Это наблюдение ведет к новым возможностям разговора о сознавании. Организм всегда фокусируется – то есть телесно внимает – тому и на том, что для него важно. Объекты фокусирования меняются по мере возникновения новых внутренних потребностей, их исчезновения, смены и т.п. Когда я чувствую жажду, я буду искать что-то, что может ее утолить; когда жажда утолена (или если, наоборот, ясно, что такая возможность мне в ближайшее время не представится) то фокус может переместиться на что-либо другое. Фокус может сдвигаться, но всегда есть какая-то фокусировка. Сознавание – это зона пересечения постоянно сдвигающегося фокуса внимания тела с сознанием.

Когда мы натуралистически наблюдаем течение сознавания, это наблюдение может вмешиваться, ускорять или расширять сам процесс. Одна из форм вмешательства состоит в том, что сторонний наблюдатель подмечает внешние признаки возникающего фокуса, а затем предлагает делающему упражнение включить их в свое сознавание и посмотреть, как оно изменится. Это звучит просто, но это – суть Гештальттерапии.

Пока же попробуем вмешиваться не так глубоко. Существуют определенные воспроизводящиеся полярности, альтернативные возможности в том, как сознавание приходит или выражается. И можно многому научиться, обращая на это внимание. Каждая из этих полярностей, каждое из этих различений может быть основой простого упражнения в сознавании. Это формальные аспекты сознавания, независимые от содержания, и их можно предложить человеку, осуществляющему континуум сознавания, как структуру сообщений.

Два тесно связанных различения могут быть рассмотрены под общим названием оценки. Одна оценка – это различение приятного и неприятного. Это связано прежде всего с телом: пристальное внимание может дать возможность почувствовать приятное, как движение тела к стимулу, а неприятное – как отталкивание, отторжение. Выполняя континуум сознававания, просто добавляйте: "Сейчас я сознаю..., и нахожу это приятным (или неприятным)" после каждого сообщения. Если добавить нечего (то есть такого рода оценка не возникает), – можно попробовать угадать или попробовать то или иное: часто чувство начнет возникать.

Другого рода оценка, которая кажется исходящей, метафорически говоря, больше из головы, чем из тела – это суждение. Для исследования такого рода оценки можно добавлять после каждого сообщения о сознавании: "Я нахожу это хорошим (плохим)", точно так же пользуясь попыткой угадать, если оценка не возникает сразу.

Когда то и другое некоторое время практиковалось независимо, может быть одновременно обескураживающим и завораживающим попробовать их вместе: "Я сознаю то-то и то-то, и нахожу это приятным и считаю дурным!"

Следующее различение лучше всего ввести на примере. Однажды во время группы, когда выполнялось основное упражнение на континуум сознавания, секретарша на высоких каблучках несколько раз проходила вверх и вниз по лесенке прямо рядом с комнатой, где мы занимались. Каждый раз при этом говорящий отмечал: "Сейчас я сознаю, что кто-то проходит вверх (вниз) по лесенке...". Когда мы начали обсуждать упражнение, я показал участникам небольшую деревяшку и молоток; постукивая молотком по деревяшке, я мог воспроизводить звук, очень похожий на стук каблучков по лесенке. В действительности я не делал этого во время упражнения, но ясно, что это могло бы быть в таком случае говорящий мог сказать о таком же сознавании.

Это яркая иллюстрация следующего различения – разделение "Я сознаю" на "Наблюдаю" и "Воображаю", т.е. представляю себе. "Наблюдаю" относится к чувственно данному в момент говорения, а "Представляю" – ко всему остальному: предположению, как в случае каблучков на лесенке, воспоминаниям и пр. Это наиболее яркое и, может быть, наиболее полезное из всех различий. Я советую людям практиковаться в этом, пока они не приобретут такого же искусства, как в вождении машины, то есть пока это не станет почти второй природой – осуществлять это различение, двигаясь по миру.

При этом мне предполагается, что в представлении или воображении есть что-то плохое, хотя это одна из специфически человеческих функций, она придает жизни глубину и качество, источник творческих изменений во внешней реальности. Проблема возникает лишь тогда, когда то, что могло бы быть, путается с реальностью – тем, что есть.

Вот пример применения этого различения. "Я сознаю, что ты мной недоволен" – превращается в:" Я вижу, что ты хмуришься. Я воображаю, что ты недоволен". После некоторой практики и при некотором внимании это превращается дальше в "Я вижу, что губы у тебя кривятся и брови слегка морщатся. Я воображаю, что ты хмуришься. Я вижу, что твой взгляд направлен в мою сторону. Я воображаю, что ты смотришь на меня, и что твоя нахмуренность имеет ко мне какое-то отношение." Вполне возможно, что человек действительно хмурится и недоволен мною. Но важно понять, что такое восприятие – это нечто, созданное мной, верно оно или нет.

Таковы основные различения, с которыми я работаю. Возможны и другие. Например, я еще не изучил различения (хотя оно меня интересует) существительного и глагола, который следует за "сейчас я сознаю": предпочтения могут быть интересными и значимыми.

Пользуясь этими средствами – натуралистическим следованием континууму сознавания и структурированными различениями – мы можем начать исследовать то, что находится под поверхностью сознавания, не спекулируя по поводу причин потока сознавания, а посредством побуждения самого сознавания двигаться глубже первого приближения.

Универсальные процессы в сознавании

Три основных процесса глубже сознавания – это сравнение, намерение и определение.

Однажды довольно продвинутая в сознавании женщина сказала: "Сейчас я сознаю, что Мери высокая, и..." Я остановил ее и спросил: "Откуда вы знаете, что Мери высокая?" Постепенно прояснилось, что говорящая в какой-то момент быстро сравнила Мери с картиной средней женщины, каким-то образом существующей в ее памяти. Сравнение было очень быстрым, совершенно несознаваемым, хотя когда мы остановились и стали внимательно это рассматривать, осознать его оказалось возможным.

Хотя акт сравнения почти никогда не сообщается в качестве содержания сознания, и редко доступен сознаванию без специального особого внимания. Акт сравнения воспринимаемого с некоторой представляющейся альтернативой лежит в основе невероятного количества содержания сознания. Существуют четыре основных вида формальных логических сравнений.

Если речь идет о заклятом враге, я пожимаю плечами и говорю себе: "Чего же еще можно было ожидать?". Если это кто-то, кого я считал другом, я чувствую себя преданным и обиженным. Только сравнивая действие со списком того, что делают друзья, а что – враги, и чего не должны делать друзья, я могу почувствовать, что мне нанесли ущерб.

Другое следствие для терапии состоит в том, что если чувства укоренены в сравнивании, то мало смысла непосредственно работать с чувствами, результатами, поверхностными проявлениями. Вместо этого лучше сознательно проследить момент сравнения и сделать его открытым. Это приближает нас к представлению о просветлении, о чем речь будет позже.

Отрицание: "Я не чувствую..." также можно теперь вкратце рассмотреть. Негативное осознание: "Сейчас я сознаю, что я не чувствую гнева..." или "Я сознаю, что Мери здесь нет" можно понять, как невероятно сложный комплекс или смесь сопоставлений и оценок.

Подобно сравнению, но даже еще более тонко, намерение пронизывает весь процесс сознавания. Оно настолько фундаментально, что я чуть было не напечатал его большими буквами, когда писал это мгновение назад, чтобы выразить мое намерение, показать его центральную роль. Я не сознававал этой цели, но мой левый пятый палец уже двигался к клавише больших букв. Когда я расширил свое сознавание этого момента, понимание этой интенции появилось как часть полного сознавания.

Намерение, цель – почти, но не совсем синоним, – это нить, которая связывает, соединяет поток сознавания. То, каково содержание, протекание, направление, толчки – определяется намерением. Это то, зачем я что-то делаю, не в смысле внешних причин или оснований, которые привносятся скорее, чтобы затемнить сознание намерений. Хотя слово "почему" обычно нелюбимо в гештальттерапии, я признаю его, если намерение такого вопроса состоит в выяснении намерения.

Одно из упражнений, в которых удается поймать след этого трудно уловимого создания – намерения – упражнение с выбором: "дано или выбрано". Иногда можно заметить, что выбирается "а", чтобы избежать "б". В чем состоит намерение избегания "б"? Может быть окажется, что вы не хотите думать то-то и то-то по этому поводу. Это -первый проблеск того, что во второй части будет центральной темой в качестве создания имиджа. Хотя иногда здесь возникает опасность бесконечного регресса – "каково ваше намерение в выражении этого намерения?"

Практически следование за намерением кончается довольно быстро. Ясное и точное следование за намерением требует некоторой искусности в сознавании. Я редко предпринимаю слишком большие заходы в этом направлении с наивными пациентами, пока они не пройдут некоторое обучение. Вместе с тем, это способ тренировки сознавания, может быть даже более фундаментальный, чем различение "наблюдаю-воображаю".

Под определением или приписыванием я имею ввиду процесс обнаружения, или точнее, – назначения источника или расположения содержания сознания. Если я сознаю какое-то чувство, которое я решил на основе быстрого сравнения назвать гневом, следующий вопрос – где оно расположено или откуда оно проистекает? Это не такой легкий вопрос, и на него не так просто ответить, как кажется.

При некотором размышлении становится ясно, что гнев, который я чувствую – во мне, но возникает ли он реально во мне, или является резонансом, ответом на ваш? Хотя слово "проекция" используется во множестве смыслов и значений, я предпочитаю обозначить им неправильное определение: неправильное помещение в некоторый внешний источник чего-то, что лучше было бы рассматривать, как возникающее во мне.

Этот раздел – моя статья "Побудь этим: проекция и игра в гештальттерапии", где рассматриваются некоторые практические методы обнаружения, переживания и изучения проекции.

"Ты проецируешь" – частое замечание в терапии и в инкаунтер-группах. В любом случае на это имеет смысл ответ "Конечно". Переживание собственного чувства или готовности к действию как свойству чего-то или кого-то вовне вполне обычно. Хорошо это или плохо, но мы делаем это постоянно. Мера нездоровья в этом зависит лишь от упорства. Цель этого замечания – предложить использовать этот фундаментальный человеческий процесс в работе вместо того, чтобы терять энергию, противодействуя ему или критикуя его; предложить пойти за ним в качестве упражнения, увеличивающего сознавание и развивающего более живые чувства и восприятия. Это не новая техника. Художники и артисты, в частности японские, использовали ее в течение веков. Я встречался с этой техникой в качестве салонной игры. В свое время вариации ее давал Фриц Перлз. Однако терапевты и руководители групп недооценивают ее простоту и широкие возможности. Я пользовался этим методом тысячи раз и хотел бы поделиться несколькими конкретными случаями и возможными вариациями.

В терапевтической или инкаунтер-группе я обычно предлагаю это упражнение а паузе или перерыве, предлагая каждому оглядеться вокруг и выбрать объект, который привлечет его. Затем каждый в течение нескольких минут старается отождествиться со своим объектом, то есть говорить нечто, как будто он и есть этот объект: описывать его, но говорить я. Когда я вижу, что большинство остановились (каждый делает это про себя), я предлагаю, чтобы каждый вернулся к упражнению, добавив еще одну-две вещи.

Часто момент остановки возникает как раз тогда, когда человек подбирается к чему-то особенно интересному. Почти всегда несколько человек в группе оказываются сильно взволнованными тем, на что они набрели и делятся своими проекциями с группой. Удивительно сильные чувства и значительная вовлеченность развиваются этим упражнением в течение одной-двух минут. Это может происходить даже при группе в несколько сотен человек, встретившихся в первый раз. Например, женщина, отождествившая себя со светильником на потолке, поражается, слыша, как сама она говорит: "Я очень старомодна и обвешена бесполезными украшениями... Мне приходится выдерживать тяжелый груз... И никто мне не помогает. Ближайший светильник далеко, и мне приходится нести мою часть нагрузки в одиночестве". Готовая разразиться слезами, она попросила позволения остановиться здесь, но спустя час смогла рассказать много важного, что с этим связано и много нового, понятного ей относительно ее жизненной ситуации.

Я всегда проделываю сам упражнение вместе с группой, часто с волнующими для себя результатами. Однажды мне не нравилась группа, с которой я работал, мне хотелось, чтобы меня не было здесь. Нечаянно я выбрал большой подсвечник, и из этого получились следующие фразы: "Я красивый и крепкий, но сейчас во мне нет свечи, я пуст. Мое дело – давать свет, но сейчас я этого не делаю." Когда группа, и я вместе с ней, перестали смеяться, мне стало легче вернуться к работе без сожаления или недовольства.

Если читатель еще не остановился и не проделал это упражнение, я предлагаю ему сделать это. Однако группа создает своеобразный усиливающий эффект: видеть, что кому-то метод хорошо удался, кажется полезным, чтобы продолжать самому. Трудно передать словами, насколько интенсивным и вовлекающим часто оказывается это упражнение.

Часто, когда интенсивность снижается, можно возобновить поток энергии, продолжив какие-то манипуляции объектом или ситуацией. Одна женщина, работая с кастрюлей с крышкой, подчеркивала, как плотно и хорошо закрыта кастрюля. Я подошел и дотронулся до крышки, собираясь поднять ее. В панике женщина бросилась ко мне и оттолкнула мою руку от крышки. На мгновение она действительно была кастрюлей, и она не могла допустить, чтобы с нее сняли крышку! Свернутый флажок может быть развернут, на стул можно сесть, лампа может быть погашена или включена или, если есть возможность, свет может быть сделан более ярким или менее ярким, в то время как человек отождествляется с этим объектом, и из этого могут возникнуть драматические изменения в чувствах и восприятиях.

Когда упражнение выполняется так, что люди один за другим рассказывают свои проекции, часто возникает эффект запаздывания: те, кто слишком долго ждет своей очереди, теряет спонтанность своего выбора. Тогда я часто предлагаю коробку с игрушками, и предлагаю тем, чья очередь подходит, выбрать фигурку и работать с ней. Поскольку они не видят фигурок до того, как придет их очередь осуществить выбор и начать работу, эффект пересказывания уже задуманного исчезает. В коробку может попасть все, что угодно. Мне часто приходится пополнять коробку, потому что люди часто просят подарить им фигурку, которая оказалась особенно значимой.

Различия в реакциях в этом упражнении бесконечны. Моим любимым примером остается ворчливый самокритичный мужчина с игрушечным бизоном. Внезапно, будучи бизоном, он стал сильным и благородным защитником своего стада. Остановившись на минутку, он заметил пластиковый накат на задней ноге и добавил: "Даже мой помет полезен, индейцы сушат его и используют, как топливо!" Женщина, работая с игрушечной гориллой, описывала, какая она сильная, пока не заметила легкую вмятину на спине, тогда она задохнулась от ужаса, проговорив: "Я ранена" и пустилась в интенсивные фантазии о смерти.

Последний пример показывает важное отличие этого метода от большинства техник, связанных с фантазиями и снами. Объект создает определенное подталкивание к областям, которые могли не возникнуть в чистой фантазии.

Когда один человек смотрит на другого, работающего со своим объектом, для него очевидно, что выбор того вполне адекватен, что возможности объекта бесконечны, и что тот опускает некоторые очевидные черты, выбирая нечто весьма особенное, что наблюдающему и в голову не пришло бы заметить. Работающий же совершенно не сознает себя выбирающим, его ведет то, что воспринимается им как действительные объективные качества объекта. Он может сопротивляться проговариванию этого, если это его беспокоит или пугает, но он не видит выбора в видении этого. Субъективное переживание выполняющего эксперимент отождествления можно сравнить с аттракционом вроде санок для катания с гор: севши в них, вы проезжаете все повороты, подъемы и спуски.

Часто, бросив взгляд на объект, человек больше уже на него не смотрит, а работает со своей фантазией объекта. Он смотрит в сторону или вообще закрывает глаза. Один человек, взяв игрушечный спортивный автомобиль, начал рассказывать, как он элегантен, какой он модный. Заметив, что он смотрит в пространство, говоря все это, я попросил его вернуться к простому описанию. Начав снова смотреть на свою игрушку, он был сильно удивлен, и начал грустно говорить о своих вмятинах и царапинах, задумываясь, не побывал ли он в аварии.

Когда человек начинает терять интерес к своему отождествлению, есть много способов обновить поток, часто вырастающих из того, как он говорил до этого. Я могу предложить ему сказать что-то группе от лица своего зверька или объекта, или достаю свою волшебную палочку и позволяю ему сделать одно изменение к лучшему в его объекте. Если человек начинает ненавидеть свой объект, то есть себя, я предлагаю ему выбрать другой объект и устраиваю диалог между ними.

Часто людей привлекает чужой выбор, они берут тот же объект и продолжают работу с ним. В некоторых случаях вся группа работает с одним и тем же объектом. Очень часто члены группы научаются не говорить, когда работает кто-то другой, понимая, что их восприятия, весьма значимые для них самих, могут быть лишь помехами для кого-то другого. В одной группе фраза: "Это твоя горилла, а не моя" – стала общеупотребимой формулировкой, призывающей не путать свой процесс с процессом другого.

Иногда после того, как члены группы поработали индивидуально, они начинают взаимодействовать друг с другом от лица их объектов-игрушек. Это может вести к шуточным, но очень продуктивным конфронтациям. Я был изумлен, как много теннисный мяч и скорпион имеют сказать друг другу. Иногда таким образом разрешаются за минуты долго тянувшиеся проблемы группы.

Одна жесткая, независимая женщина все время держалась в стороне, члены группы оставили надежду добиться общения с ней, указывая ей на это. Она выбрала игрушечный грузовик-тяжеловоз, и была очень довольна своей силой и способностью перевозить тяжелые грузы. Затем она заметила, что в кабине у нее есть место только для одного человека. Ее одиночество и горечь, вызванные этим восприятием, были столь трогательными, что несколько членов группы открылись к ней, и ее отношения с группой сразу же переменились.

В другой раз два аллигатора 45 минут разговаривали о жизни в болоте. Одна женщина подчеркивала, сколь она сильна – другая, как это опасно: тогда были в моде ботинки из крокодиловой кожи. Отношение этих женщин к жизни и к себе прояснились больше, чем это было бы возможно в течение часов обычных разговоров.

Я сам постоянно пользуюсь этим приемом, чтобы выяснить, что происходит, – не для информации, а потому что прорывы осознания часто очень благотворны и богаты. В качестве побочного эффекта я обнаружил, что стал более чувствителен к природе и поэзии.

В данный момент у меня нет законченной теории относительно того, что происходит в этом процессе. В себе я замечаю, что когда эксперимент работает хорошо, возникает комплекс, развивающий энергию и вызывающий осознание и часто перед этим я испытываю беспокойство. Объект, воспринимаемый вовне, становится организующим фокусом для комплекса чувств.

Я могу увидеть мое обескураживающее чувство мертвенности и бесплодности как ветку дерева, сломанную бурей, или я могу перенести свое чувство возрастающей фокусировки и обретения направления на ведущего в стае гусей вдали. Как он, я всегда знаю, в каком направлении следует двигаться, и ничто не может сбить меня с пути. Чувство удовлетворения и облегчения, когда такой комплекс возникает в осознании, очень сильно, даже если сами чувства каким-то образом негативны. Я заметил, что если человек старается связать себя с объектом во время этой работы, эксперимент остается поверхностным. Чем больше я могу потерять себя в объекте, тем глубже я обнаруживаю себя в конце.

Кроме индивидуальных приобретений в сознавании этот метод ведет к определенным качествам групповых взаимодействий и процессов. Группа, прошедшая несколько раз этот процесс, часто создает живой, метафорический внутренний язык ("Опять этот твой проклятый слон!"), выразительный и эффективный, так что даже те, которые казалось бы, сами не очень эффективно работают в этой технике, поддаются ее энергии. Обретая в себе дотоле дремавшие части себя, люди становятся более живыми и дифференцирование восприимчивыми к другим, менее замкнутыми в своих социальных ролях. Даже жестко антагонистические супруги, слишком защищающиеся и испуганные, чтобы слышать друг друга в обычном разговоре, обнаруживают симпатию друг к другу, когда партнер глубоко погружается в проекцию.

Кроме того, для меня наибольшее воздействие этого упражнения на группу – просто общее ощущение возбуждения и игры, которые возникают. Понимание, что смех может быть глубоким, а глубина – веселой, что мы можем смеяться до слез и плакать до смеха на несколько минут, и при этом может возникнуть очень нужное и полезное знание. Все это поможет группе сдвинуться от тяжелой, ориентированной на проблемы настроенности к чему-то более богатому и полному. Трещина между учением и жизнью, очень частая как в жизни, так и в группах, начинает зарастать. В конце концов не так уж важно, что еще делает группа, если она может достичь этого. Определение и проекция.

Когда люди говорят о проекциях, они, мне кажется, имеют в виду, что проецировать – значит помещать некоторые качества из себя в кого-то другого, то есть всякое обвинение автобиографично. Точнее сказать, что я вижу, слышу, чувствую некоторое качество скорее в другом, чем в себе – как я могу поместить его туда? На практике проекция означает повышенную чувствительность к качеству или теме, о которой идет речь.

Если я чувствую некоторую подавленность и оглядываюсь вокруг себя на лица других, которые, возможно представляют выражение широкого диапазона человеческих чувств, я наверное замечу и отмечу про себя, если не вслух, людей, чьи лица выражают подавленность. Если я зол, я замечу тех, кто этому соответствует. Это будет ощущаться как данное сознавание, хотя в действительности оно – выбранное. Я переживаю подавленность или гнев, и затем приписываю источник этого другим.

И еще одно наблюдение относительно проекции. Ясно, что я не могу проецировать чувство, если его у меня нет, но я думаю также, что я не могу воспринять чувство или качество, если во мне нет хотя бы следа его. Если я полон любви, я не могу видеть ненависть в других. Проекция и восприятие – две стороны одной монеты, неразделимые и проникающие друг в друга, так что иной раз, путаясь, я называю их воспроекцией и проприятием.