Психология.Пермь

В современной психологии вряд ли найдется понятие, определение которого было бы более многозначным, а попытки четкого определения – более многочисленными, чем понятие "личность". Уже стало тривиальным, что авторы учебников или специальных работ указывают на разнообразие подходов, отмеченных Г. Олпортом в 40-е годы, когда он приводил свыше 50 различных определений личности. Как отмечает Р. Мейли, "Эти различия касаются не столько самого объекта исследования, сколько его концептуализации и отражают, таким образом, теоретические разногласия авторов" [34]. С выводом Р. Мейли частично можно согласиться. Действительно, методологические и идеологические позиции теоретика в области психологии или социальной психологии личности дают некоторый толчок для построения такого понятийного аппарата исследования, который еще более утверждал бы (а порой и оправдывал бы) методолого-идеологические установки автора. Более того, общественное сознание и господствующая идеология "моделирует" личность, преподносит "фабрикуемые" ими "образцы" личности, а сознание отдельного исследователя, пронизанное общественным сознанием, следует такой моде-ля и в научных терминах описывает то, что уже "смоделировано" и описано. Так, например, отдельные теоретические построения, рассматривающие личность как "атомарное" существо или особую субстанциональность, которой присущи изначальная автономность и самодостаточность, фактически реализуют идеологические установки буржуазного индивидуализма, разобщающего человеческие индивиды и провозглашающего единственно верным принципом человеческого существования "бытие-для-себя". Сказанное рисует интересную картину соотношения между общественно-моделируемыми образцами личности, научными теориями о личности и конкретной личностью: с одной стороны, в соответствии с общественно моделируемыми образцами происходит социализация конкретного индивида, а с другой – создаваемые философами, психологами, педагогами или социологами концепции о личности имплицитно или эксплицитно следуют этим образцам, научно их обобщают и концептуализируют. Тем самым поддерживается функционирование этих образцов и существующих идеологических установок. Однако тут же следует отметить, что такого рода детерминация не является абсолютной и жестокой: конкретная личность никогда не является пассивным "слепком" существующего социального образца, а теоретические построения не полностью воспроизводят эти идеологически обусловленные модели личностного бытия, отклоняются от такого буквального их воспроизводства. Поэтому всегда налицо определенное расхождение между общественными образцами, теоретическими построениями и реальным бытием конкретной личности, что является выражением процессов роста персонализации человеческой природы.

Но вернемся опять к вопросу о многозначности определения понятия личности. Следует ли нам ограничиваться упоминанием роли разнообразия методологических и идеологических позиций как определяющего фактора разногласия в дефинициях понятия "личность"? Нет ли оснований искать причину таких разногласий в самом объекте определения, т. е. в специфике той области реальности, которая семантически обозначается как "личность"? Думается, что не только различие теоретико-методологических позиций является определяющим фактором упомянутой разноречивости, но и сам объект определения включает в себя специфику, постоянно отражающуюся в разнообразии теоретических концепций и, соответственно, в различных подходах его эмпирического изучения. Иначе чем объяснить тот факт, что исследователи одной и той же методологической ориентации порой совершенно по-разному определяют личность? Разве не очевиден тот факт, что советские психологи, которых объединяет твердый фундамент марксистско-ленинской научной методологии, не так уж редко выдвигают достаточно отличающиеся определения понятия личности, тогда как объект определения один и тот же? Попытаемся ответить на вопрос, в чем же состоит такая специфика. Представляется излишним доказывать, что эта специфика кроется в глубокой диалектической природе человеческой личности. Вряд ли найдется другой такой объект изучения, при описании которого столь часто обнаруживались бы полярности, как это наблюдается при построении теории личности. "Индивидуальное и общественное в природе личности", "природное (биологическое) и социальное в личности", "уникальное и всеобщее в структуре личности", "структура и динамика личности", "сознание и бессознательное в личности", "внешнее и внутреннее в деятельности личности" и т. п. – вот далеко не исчерпывающий перечень тем, привлекающих внимание ученых. Но дело не в простом противопоставлении отдельных полярных качеств или пластов в единой системе личности. Диалектическая природа личностного бытия раскрывается в глубокой антиномности тех методолого-философских построений, в которых "моделировалась" связь индивида с миром. Так, согласно объективно-идеалистическим теориям или метафизическому материализму, исходным пунктом для понимания взаимоотношений между человеческим индивидом, вселенной и историей выступает некий абстрактный, оторванный от человеческой практики универсум. Типичным примером могут служить гегелевские рассуждения, согласно которым личность человека растворяется в историческом движении всеобщего духа. Как пишет К. Маркс, у Гегеля "не субъекты нуждаются во "всеобщем деле" как в своем настоящем деле, а "всеобщее дело", нуждается в субъектах для своего формального существования" [1, с. 263]. С другой стороны, в экзистенциалистических концепциях в качестве исходного пункта взаимоотношения индивида и внешнего мира берется самосознание, внутреннее переживание личности "затерянности в мире". Эти полярно различные концепции объединяет общее положение, согласно которому этот мир человеку "задан извне". Марксизм преодолевает односторонность указанных воззрений. Если согласно марксистскому учению в многостороннем отношении между человеком и природой – материальный мир, "мир в себе" – преобразуется человеческой практикой в "мир для нас", то и наш мир нельзя считать просто "данным извне"; он является продуктом исторической человеческой практики. При таком понимании преодолевается абсолютизация противопоставления человека и мира, индивида и общества, а личность представляется не "придатком" общества или, растворенная во всеобщности, некая абстрактная единичность, субъективно относящаяся к этому миру как чуждому и враждебному, но действующим индивидом, совместно с другими созидающим и свой мир и самого себя. В процессе человеческой практики происходит гуманизация, очеловечение природы – её преобразование деятельностью людей и приспособление ее к их потребностям. Как пишет Т. Ярошевский, лишь марксизм открывает "новые познавательные перспективы, позволяющие преодолевать, характерные для домарксистских концепций человека, "неразрешимые противоречия", таящиеся за последующими утверждениями: 1. О постоянной изменчивости духовной жизни индивидов (являющейся результатом присущих человеческому индивиду свободы, открытости, восприимчивости к новым идеям и ценностям, стремления к самосозиданию "собственного внутреннего мира") и о постоянстве их духовной жизни (позволяющем признать наличие у них определенной личности, проявляющейся в их делах и начинаниях). 2. О субъективности психической жизни человеческих индивидов и об объективном характере содержания научного познания... 3. О личной ответственности за все, что он совершил и чего не совершил; о самодетерминированности его выборов и об общественной обусловленности его стремлений, выборов и мечтаний" [70, с 63]. В этих рассуждениях известного польского философа представлены оппозиционные суждения, касающиеся характеристик природы личности и ее научного изучения.

С. Л. Рубинштейн, выдвигая в качестве ведущего принципа в психологии принцип детерминизма, дал его классическую формулировку как преломления "внешнего через внутреннее". С. Л. Рубинштейн подчеркивал значение личности как целого, характеризуемого как совокупность внутренних условий, через которые преломляются все внешние воздействия на человека [43, с. 307]. Это положение получило признание не только в работах учеников и последователей С. Л. Рубинштейна, но и в некоторых работах представителей теории установки. Так, А. С Прангишвили [40], А. Е. Шерозия [67] и др. считают, что понятие установки в понимании Д. Н. Узнадзе фактически реализует принцип преломления "внешнего через внутреннее". Однако же это положение представляется не до конца верным, если функцию установки видеть лишь в одностороннем процессе, в котором "внешние причины действуют посредством внутренних условий" Установка действительно представляет собой внутреннее условие, через которое преломляется внешнее воздействие, однако ее сущность не ограничивается такой опосредующей функцией. Анализ основополагающих положений психологической концепции Д. Н. Узнадзе может показать, что когда функция установки ограничивается опосредствованием "внешних причин", преломлением внешних воздействий через внутреннюю "призму", то в таком случае имплицитно или эксплицитно придерживаются линейной схемы "внешнее – внутренние условия – действие (деятельность)". Такая схема фактически повторяет необихевиористическую схему S-P-R, где P представлен как комплекс промежуточных переменных. Однако можно сказать, что тем самым, вовсе не преодолевается основной порочный постулат, объединяющий ортодоксально-бихевиористические теории с необихевиористическими, согласно которому организм и среда, субъект и объект, внутреннее и внешнее дуалистически разъединены. Бихевиоризму и необихевиоризму остается допустить, что связь между такими разобщенными реалиями осуществляется путем эмпирического принципа "пробы и ошибок", положительного или отрицательного подкрепления, функционированием разнопорядковых промежуточных переменных (когнитивные карты по Толмену, ожидания, цели, эмоции и т. д.), промежуточность которых не то что не предполагает единство внутреннего и внешнего, а еще более подчеркивает их дуалистическую разъединенность. В концепции же Д. Н. Узнадзе, в которой дается попытка преодоления картезианского дуализма и вытекающих из него постулата непосредственности и эмпирического постулата, а также постулатов созерцательности и "фиктивности" индивида [36], установка выступает первичной целостностью и модусом единства внутреннего и внешнего. Поэтому установка является не простым "посредником" между внешним воздействием и действием организма или деятельности субъекта, и не простой "призмой, через которую преломляется внешнее воздействие, но представляется как диалектическое единство потребности и ситуации, организма и среды, субъекта и объекта, т. е. некоторым целостным состоянием системы, в которой сняты полюса внутреннего и внешнего.

Интересно отметить, что сходные идеи были выдвинуты К. Левиным [94] и венгерским психологом А. Ангьялом [73]. Левиновское понятие жизненного пространства, близкое к понятиям "биосферы", "ситуация" и "установки" по Д. Н. Узнадзе, отражало единство потребности и ситуации ее удовлетворения, внутреннего и внешнего. В области психологии личности А. Ангьял придерживался холистической точки зрения. В своей концепции в качестве центрального понятия он ввел понятие "биосфера". Так же, как и Д. Н. Узнадзе, он опирался на корень "био", означающее "жизнь" ("жизненное пространство" К. Левина здесь напрашивается в качестве аналога) и наподобие существующего в немецкой научной литературе термина "Lebenskreise", понимал "биосферу" как "обитель" жизни. Биосферой "я хочу назвать сферу, в которой имеют место все жизненные процессы" – писал А. Ангьял [73, с. 329] и продолжал: "Биосфера – это область или сфера жизни. Биосфера выключает и индивида и среду, обоих вместе, но в понятии биосферы индивид и среда рассматриваются не как взаимодействующие части, не как самостоятельно существующие единицы, а как отдельные аспекты единой реальности, которую можно делить лишь только путем абстракции; само по себе же биосфера представляет собой неразъединяемую целостность". Далее А. Ангьял пишет, что несмотря на неразделимость, биосфера определенным образом структурирована. Она включает в себя два типа направленности: автономную детерминацию и гетерономную детерминацию. В этом пункте этот автор соприкасается с проблемой внешней и внутренней детерминации. Автономная детерминация это внутренне обусловленный процесс, процесс самоуправления и самодетерминации, а гетерономная детерминация означает процессы внешней детерминации, когда жизненные процессы управляются факторами среды. Автономная и гетерономная тенденции представлены в концепции А. Ангиал как два потока, имеющих взаимопротивоположное направление, и они составляют органическое единство в целостно-динамической организации биосферы.

В результате анализа вопроса мы приходим к выводу, что взаимодействие человека с миром является той сферой реальности, в которой "внешние причины действуют через внутренние условия" и одновременно "внутреннее (субъект) действует через внешнее и этим само себя изменяет". Модусом такого взаимодействия является установка в том его понимании, в каком она представлена в большинстве работ Д. Н. Узнадзе. По нашему мнению, методологически верным представляется постулирование первичности установки (как модуса взаимодействия внутреннего и внешнего, субъективного и объективного) относительно отдельных взаимодействующих сторон (субъекта и объекта). Это обстоятельство можно выразить формулой: "Взаимодействие субъекта с миром (субъект-объектное и субъект-субъектное отношение по Б. Ф. Ломову [30] и Ш. А. Надирашвили [36] конституируется не действенным "соприкосновением" внеположных и отдельно существующих взаимодействующих сторон, а напротив, на взаимодействия выводятся его отдельные стороны – (1) субъект и (2) объект". В связи со сказанным тут же хотелось бы высказаться по поводу одного, ставшего стереотипным, выражения; "установка – целостное состояние субъекта". Это выражение лишь тогда отражает истинное положение вещей, когда его смысл до конца и полностью раскрывается в плане того, что установка как целостное состояние субъекта является модусом отношения (именно отношения и взаимодействия) человека с миром. То, что в онтологическом плане важнейшим моментом феномена установки является ее "отношенческая" природа, это хорошо показано в работе М. А. Гелашвили, который, применяя логический аппарат семантики пропозициональных установок, говорит о системе "субъект-ситуация", (где знак "тире", по нашей интерпретации, может выражать связь через установку) и в качестве самой общей черты установки выделяет то, что она есть отношение между организмом (субъектом) и средой (ситуацией)" [17].

1. Личность in princip полностью объективируемое образование, поэтому она в той же мере может выступить в качестве объекта научного исследования, как и другие явления мира (физические, биологические...).
2. Личность человека является носителем определенных всеобщих качеств и типологических особенностей, а это означает то простое обстоятельство, что конкретную личность также можно соотнести с некоторой общностью или причислить к определенной общей категории личности, как и какой-то конкретный предмет мы можем соотнести с обобщенной категорией данного вида предметов. В этом смысле личность имеет свою объективную сущность (ессенцию – essencia), которая опережает способ бытия, экзистенции данной личности, ее конкретной жизнедеятельности. Глагол "опережать" здесь означает не временное опережение, а то обстоятельство, что конкретный способ бытия, модус конкретной деятельности конкретной личности является осуществлением той общей "программы", которая "задана" определенной общей сущностью или типологическими особенностями, присущими некоторой общности людей.
3. Как объект научного изучения личность выступает в качестве предмета наблюдения внешнего наблюдателя. Объективная точка зрения внешнего наблюдателя способствует тому, чтобы личностные проявления рассматривались как вещи, если перефразировать методологическую формулу Э. Дюркгейма – "социологические явления следует изучать как вещи". Такая точка зрения особо рельефно представлена в работах структуралистически ориентированных ученых, в которых факты сознания (индивидуального или коллективного) рассматриваются не как вещи, а как включенные в определенную структуру элементы (К. Леви-Стросс, М. Фуко). Провозглашаемая Ж. Лаканом формула о том, что мы являемся "говоримыми, а не говорящими" [92], красноречиво подчеркивает растворяемость субъекта в особых, знаково-психологических структурах. В целом тот подход, согласно которому личность рассматривается как вещь, либо растворяется в определенные структуры, олицетворяет один из аспектов того положения, которое выражено формулой "человек умер" [62].

Мы перечислили базовые положения "номотетического" способа психологического мышления и контрположения "идиографического" методологического подхода. Что можно сказать по поводу этих противоположных позиций? Насколько они несовместимы? Можно ли преодолеть односторонность одного из подходов и встать на более синтетическую точку зрения? Г. Олпорт, например, считал, что следует сохранять равновесие между "номотетическим" и "идиографическим" подходом и синтезировать их противоположные точки зрения [72]. Однако истинным ключом искомой точки зрения является диалектический способ мышления, согласно которому общее и единичное, типическое и индивидуальное, сущность и существование (экзистенция), гносеологические позиции внешнего и внутреннего наблюдателя не "покоятся" метафизически на разных полюсах, а диалектически "взаимопереходят" и взаимоопределяют. Мы тут не будем касаться вопроса о диалектике общего и единичного, абстрактного и конкретного, типического и индивидуального, а также сущности и существования, ибо традиция их освещения в нашей философской литературе слишком сильна и вряд ли можем тут что-либо добавить. Отметим лишь то, что конкретная личность, являясь существом единичным н уникальным по своим качествам, воплощает в себе общечеловеческую сущность и социально-типические особенности: индивидуальность является выражением конкретизации и индивидуации общего. Что же касается отношения сущности (эссенции) и существования (экзистенции), то можно предложить формулу: "сущностные силы" (К. Маркс) человека "самоосуществляются" в процессе его экзистенции, но экзистенция не является простой реализацией этих сущностных сил, а сама их создает и воспроизводит. Человеческие "сущностные силы" не являются неким абстрактом, которые человеку механически присущи, а напротив, каждая конкретная личность в процессе и посредством своего бытия заново в себе порождает, воспроизводит, обнаруживает и открывает эти "сущности".

Итак, в этой оппозиции момент устойчивости и стабильности, завершенности, фиксированности и обобщенности личностных черт, взглядов и социальных установок, противопоставляются изменчивости и становлению, незавершенности и "открытости". Такое противопоставление хорошо просматривается при сопоставлении многих определений и теоретических конструктов о сущности личности. Так, большая часть психологов определяет личность как устойчивое, стабильное образование, имеющее свою системную организацию.

В целом этот подход является выражением общей тенденции типизации, "стандартизации" [7; 44]. Однако такая тенденция свойственна не только разного рода теоретическим построениям, но и (а может быть, даже в первую очередь) обыденному сознанию, "здравому смыслу" и общественному сознанию. Типизируясь, "стандартизируясь", общественное сознание, во-первых, моделирует желательные, ожидаемые и нормативные личностные качества; во-вторых, опираясь на повторяемость, реализует свойственный ему способ антиэнтропийного функционирования; в-третьих, способствует социальному регулированию и управлению индивидуальным поведением отдельных членов сообщества. Такое типизирование общественным сознанием индивидуальных форм человеческого бытия является результатом работы того общего механизма функционирования сознания, которое удачно названо Мамардашвили М. К., Соловьевым Э. Ю. и Швыревым В. С. "схематизмами сознания" [32]. "Схематизмы сознания" являются особыми системами значений, которые могут служить формой осмысления или переосмысления человеком своего места в мире, событий собственной жизни, особенностей окружающих людей. В схематизмах "на уровне индивидуального сознания предстают определенные компоненты общественной идеологии и психологии" [15, с. 186]. Итак, в "схематизмах сознания" наряду с другими аспектами человеческой жизни могут быть сгруппированы типы личностей, смоделированы и стандартизированы индивидуальные формы бытия. В этом смысле схематизмы служат деиндивидуации личностного бытия. Деиндивидуация в данном случае обеспечивается двумя взаимосвязанными механизмами, одна из которых относится к тому, что требует социальная среда от конкретной личности, а вторая – к чему может стремиться та же конкретная личность в мире социального взаимодействия.

В самом общем смысле можно было бы сказать, что требование социальной среды в условиях такой деиндивидуации может выражаться в том, чтобы "подстроить" личность под социальные стереотипы, нормы и предписания посредством постоянного воспроизводства индивидом в своих поступках, представлениях, образе жизни этих же стереотипов, норм и предписаний. Стремлением личности при такой деиндивидуации может быть стремление (1) "подстроиться" под указанные "схематизмы" путем реального их воспроизведения в индивидуальном поведении и (2) самопрезентироваться, либо показаться среде в качестве воспроизводящего установленных стереотипов, норм и предписаний. Следовало бы конкретизировать эту мысль. Для этого вначале попытаемся разобраться в том, что и как требует социальная среда от личности, а затем коснемся вопроса о стремлениях личности в процессе движения "в социальном пространстве и времени". Социальная и культурная среда, действуя негэнтропическим образом [33], вырабатывает определенные личностно-характерологические стереотипы для эффективного упорядочения опыта межчеловеческих связей, коллективного сосуществования и индивидуальных поступков, а также для эффективного управления деятельностью отдельных членов сообщества. Однако социум не удовлетворяется созданием стереотипов. Помимо этого социум "заинтересован" в том, чтобы каждый член сообщества эти "схематизмы" воспроизводил и лично осуществлял в своем образе жизни, видении мира, в своих установках и поступках. "Заинтересованность" социума в том, чтобы "схематизмы" общественного сознания были не только просто инкорпорированы в индивидуальном сознании, но и воспроизведены и заново "разыграны" в реальной деятельности конкретных индивидов, объясняется тенденциями самоподдержания и самосохранения. Такое самоподдержание помимо того, что имеет негэнтропическую природу, не может осуществляться без своего реального функционирования, а такое функционирование обеспечивается благодаря постоянному воспроизведению конкретными индивидами в своих конкретных поступках тех образов и предписаний, которые зафиксированы в тех или иных "схематизмах". Указанное воспроизведение образов и предписаний со стороны индивида – либо свершившийся факт, либо же объект стремления, тогда как со стороны социума этот тип индивидуального воспроизведения представляется как требование, а в некоторых случаях даже как принуждение. Во всяком случае социум осуществляет разного рода социальное влияние на индивида с тем, чтобы этот последний определял линию своего поведения по тому образцу, который зафиксирован в системе указанных "схематизмов".

Итак, при разборе тезиса и антитезиса анализируемой нами сейчас оппозиции в тезисе личность определялась через характеристики устойчивости, зафиксированности, обобщенности, типизированности и т. п., а в антитезисе – предлагалось определение через характеристики становления, изменения, открытости, самореализации, автономности, уникальности. Как отмечается многими авторами – философами и психологами – личностный способ бытия базируется на определенной особенности, уникальности личностных качеств, на автономности поведения и резистентности влияниям окружения. При этом подчёркивается, что личность – развивающаяся система, она находится в постоянном становлении. Так, Г. Олпорт [71] настаивает на понимании сущности личности с учётом неповторимых и уникальных черт; вместе с тем, критикуя теории "закрытых систем" в психологии, представляющие личностную активность в рамках модели поддержания равновесия, Г. Олпорт предлагает рассматривать личность как "открытую" систему. По Г. Олпорту, личности присуще не стремление к поддержанию гомеостатического состояния и восстановления нарушенного равновесия, а скорее, тенденции к нарушению равновесия, "открытость" в плане взаимодействия со средой и личностного становления [72]. В современной зарубежной психологии многочисленные исследования посвящены изучению феномена стремления к индивидуации [97; 107], стремлению к оригинальности [93], к особенности и единичности [87], к социальному различию и дифференциации [75], к поиску максимального соответствия (конформизма) с самим собой [75], и в целом тенденции "быть самим собой", к самореализации и самоактуализации [80; 98; 104]. Сквозь призму осознания собственных личностных особенностей и стремления повышения уровня персонализации рассматривают личностный способ бытия И. С. Кон [28] и В. В. Столин [48]. В. В. Столин, например, различая социально-индивидный и личностный уровни считает, что на социально-индивидном уровне человеческой жизнедеятельности налицо стремление быть подобным другим, тогда как на личностном уровне первостепенное значение приобретает поиск и обнаружение в себе особых, отличительных человеческих качеств. Если на социально-индивидном уровне решается жизненная задача социальной принадлежности, то на личностном уровне на передний план выступает личностный выбор и самореализация. В связи со сказанным мы считаем нужным сформулировать здесь несколько положений, которые на конкретном теоретико-эмпирическом уровне будут эксплицированы в последующих главах работы:

• Анализ психологической сущности личности можно вести не только (и, наверное, не столько) посредством поиска и обнаружения в ней неповторимых, уникальных качеств и диспозиций, что обычно является результатом познавательной активности внешнего наблюдателя и олицетворяет точку зрения, согласно которой понятие личности неправомерно отождествляется с понятием индивидуальности; наряду с этим, существенным моментом психологического анализа сущности личности служит субъективный момент – стремление самой личности индивидуироваться, быть или стать отличной от других; здесь делается акцент не на констатации наблюдателем индивидуальных качеств человека, не на его индивидуальность, а на его стремление к индивидуации.
• Личность представляется не только как нечто находящееся в процессе развития, но и как субъект, осознанно стремящийся к развитию, становлению.
• Личностный способ бытия означает не только и не столько то, насколько человек автономен, но и насколько он стремится к автономности и самостоятельности.
• Личность не только совокупность определенных потенциальных возможностей, которые так или иначе реализуются в ходе жизни, но и субъект, сам стремящийся к реализации этих возможностей.

Еще Аристотель, противопоставляя свой взгляд философам мегарской школы, которые утверждали, что только действительное возможно, а недействительное невозможно, указывал, что "такие утверждения отвергают и движение и возникновение" [9, IX, 3, 1047, 10-15]. Различив возможность от действительности, Аристотель мыслил эти фундаментальные категории в контексте понимания сущности движения, а движение он понимал как переход возможности в действительность. В своей "Метафизике" он писал: "Осуществление того, что существует в возможности, есть движение" [9, XI, 9, 1065В, 15- 25] Вместе с тем, он считал, что возможность есть нечто существующее, а не только мыслимое. Создав формально-логическую классификацию суждений по модальностям, Аристотель выделил суждения возможности (проблематическое суждение), действительности (ассерторическое суждение) и необходимости (аподиктическое суждение). "Всякая же посылка есть посылка или о том, что присуще, или о том, что необходимо присуще, или о том, что возможно присуще" – писал он [10, 1, 25а]. Сказанное о взглядах великого Стагирита в контексте рассмотрения нашей проблемы представляется достаточным, и мы не станем дальше детализировать вопрос о понимании им взаимоотношения между возможностью и действительностью, а также то, как он пытался выяснить сущность этих взаимоотношений путем привлечения понятий материи и формы, цели и энтелехии В связи с нашим вопросом достаточно рассмотреть несколько важных моментов функционирования системы "личность-среда" в свете указанного понимания Аристотелем категорий возможности и действительности. Во-первых, личность – это система, находящаяся в определенном движении, становлении, развитии. Такое движение и становление происходит не в вакууме, а в определенных социально-исторический условиях, в определенной социальной и культурной среде Этот процесс движения, становления и развития можно мыслить как переход возможности в свою действительность, как самоосуществление человеческих "сущностных сил" (К. Маркс).

Понимание сущности личностного становления как "осуществление того, что существует в возможности", приводит к более углубленному анализу личностного бытия, нежели его рассмотрение только сквозь призму завершенных форм и фиксированных или наличествующих человеческих черт и качеств. Во-вторых, уяснение положения Аристотеля о том, что возможность это нечто существующее, а не только мыслимое, приводит нас к онтологизации возможных состояний системы "личность – социальная среда", возможных образцов (patterns). взаимодействия личности со средой. Дело в том, что если возможность относить лишь к сфере мыслимого и ею ограничивать, то такое понимание окажется сходной с позицией представителей метафизического материализма, например, Гоббса, согласно которой объективное существование случайности и возможности отрицалось, признавалась лишь необходимая причинная связь между явлениями, а допущение возможности связывалось с недостаточностью познания необходимых каузальных связей между явлениями. Между тем, как часто отмечается, эта точки зрения приводит к фатализму. Характер связи личности с социальной средой было бы ошибочно представить фатально обусловленным. Соответственно, методологически было бы неправомерно не онтологизировать момент возможности в личностном бытии и не рассматривать возможность в качестве реально существующего. В-третьих, в плане модальностей суждений относительно научного исследования системы "личность – социальная среда" успешно применимы все три вида суждений, которые были выделены Аристотелем. В деле изучения конкретной личности и ее взаимодействия с социальной средой необходимо ставить вопросы и "о том, что присуще, и "о том, что необходимо присуще", а также "о том, что возможно присуще". Аподиктические суждения в теоретических работах по проблемам психологии личности часто выражаются посредством формулировок общеметодологических принципов, таких как например, принцип социальной обусловленности психики человека. Суждение о социальной обусловленности психики человека и усмотрение сущности личности в ее социальной природе – можно отнести к аподиктическому типу суждения, ибо в нем указан признак, необходимо присущий человеческой личности. Однако опора лишь на такие суждения необходимости и некоторого рода ограничение ими, как это часто имеет место в методологических работах в области психологии личности, не способствует дальнейшему углублению в сущность явлений изучаемой сферы действительности, а приводит лишь к повторению многократно сформулированных общих положений. Поэтому следует ввести ассерторические суждения, т. е. суждения действительности, в которых утверждается или отрицается существование чего-либо. Ассерторические суждения в области психологии личности фактически всегда имеют место при анализе результатов эмпирических исследований, когда констатируется или отрицается наличие того или иного признака, например, статичности или динамичности установки, экстравертированности или интровертированности у той или иной категории людей, либо когда по данным проективной техники, клинико-психологической беседы и других методов дается психологическая характеристика отдельного человека [37]. Здесь фактически реализуется поиск конкретных показателей того, что "есть" (или "не есть") и как "есть", т. е. то, о чем мы выше упоминали, когда говорили об экзистенциальных и эссенциальных суждениях. Однако ограничение ассерторическими суждениями так же, как и аподиктическими, явно недостаточно для постижения структуры и динамических сил конкретной личности. Это определяется по крайней мере двумя причинами. Во-первых, за любыми наличествующими проявлениями и признакам", личности таится огромный "возможный мир" – потенциальные состояния, неиспользованные ресурсы, нереализованные установки, готовые к актуализации образцы поведения и межличностного взаимодействия и т. д. Во-вторых, сам процесс познания внутреннего мира личности с необходимостью требует "прорвать" границы действительного и вникнуть в мир возможных состояний. Поэтому развертывание суждения возможности, в котором "утверждается возможность чего-либо", совершенно необходимый момент в научном постижении внутреннего мира личности и функционирования системы "личность – социальная среда".

Современная логическая наука успешно разрабатывает вопросы логики "возможных миров". Особо продуктивным в этом направлении являются работы известного финского логика Я. Хинтикка [64]. Этот автор трактует возможные миры как "возможные направления развития событий". Интересным для психологической науки представляется идея автора о разработке семантики пропозициональных установок с использованием понятия "возможный мир". Пропозициональными установками Я. Хинтикка называет высказывания, включающие такие выражения, как "А (знает, верит, надеется, хочет, помнит), что Р". Как пишет Я. Хинтикка, "наиболее характерной чертой использования пропозициональных установок является то, что употребляя их, мы рассматриваем сразу несколько возможных состояний нашего мира" [64, с. 73]. Опираясь на эти работы, можно попытаться формализовать теоретические суждения в области психологии личности, выражающие как действительные, так и возможные ее состояния. В вышеупомянутой работе М. Гелашвили [17] дана попытка логической формализации теоретических положений психологической концепции установки Д. Н. Узнадзе на основе работ Я. Хинтикка о семантике пропозициональных установок и логики возможных миров.

С гносеологической точки зрения вопрос о "возможных мирах" рассмотрел И. Кант. В "Критике чистого разума" возможность и действительность представлены в качестве априорных категорий модальности [24]. Не вдаваясь в детали изложения кантовских взглядов, подчеркнем лишь то, как им был поставлен и решен вопрос о возможных видах и способах познания. В "Критике способности суждения" [25] И. Кант попытался осмыслить, насколько возможно найти тот общий признак, на основе которого можно было бы охарактеризовать основную структуру человеческого суждения, а также на основе такой структуры и найденного признака установить отличие человеческого познания от других возможных видов познания. И. Кант после тщательного анализа проблемы приходит к выводу, что таким отличительным признаком является различение в человеческом суждении возможности и действительности вещей. "Для человеческого рассудка безусловно необходимо различать возможность и действительность вещей. Основание для этого лежит в субъекте и в природе его познавательных способностей" [25, с. 430]. Мысль Канта о том, что для человеческого суждения необходимым моментом является различие между возможностью и действительностью вещей, относится не только к специфике теоретического, но и практического разума. Нравственность всегда включает в себя моменты возможности и невозможности, действительности и ирреальности, а также отношения между этими моментами. Специфическая черта человеческого разума – различие возможности и действительности – позволяет, как отмечает неокантианец Э. Кассирер [26, с. 99], "определить место человека в общей структуре бытия", ибо ни нижестоящие, ни вышестоящие (гипотетически допускаемые) существа не обладают такой способностью; лишь в человеке и перед человеком возникает проблема возможности. Э. Кассирер связывает эту человеческую особенность с общетеоретическим положением о том, что человек это существо, бытие которого проходит в особом символическом мире. Другой неокантианец Г. Файхингер, выдвинувший концепцию фикционализма, попытался обосновать принцип "как если бы" (als ob). С одной стороны, этот принцип означает доведение до фикции идей возможности, а с другой стороны, полагается, что человек создает особые фикции, не имеющие место в действительности, но имеющие определенную познавательную ценность: с их помощью можно лучше представить окружающий мир. Принцип "как если бы" довольно часто применяется в современной науке в качестве способа познания состояний определенного объекта. Наглядным примером тому служит эволюция футурологических исследований и деятельности т. н. "Римского клуба", имеющих целью прогнозирование общечеловеческих, глобальных процессов.

Что же следует из только что сказанного применительно к нашей проблеме исследования возможных состояний системы "личность – социальная среда"? Во-первых, если человеческому познанию необходимо присуще по И. Канту различение между действительностью и возможностью, если человек в своем суждении постоянно "прорывает" границы налично существующего и познавательно соприкасается с "возможными мирами", то из этого следует, что научное изучение сущности личности и ее взаимодействия с социальной средой с необходимостью требует привлечения категории возможности. При этом возможность и действительность выступают не только как существующее или мыслимое (Аристотель), но и как средства или способы познания. Даже доведенный до своей крайности познавательный принцип допущения возможных состояний личности, сформулируемый в качестве принципа "как если бы", представился бы весьма эффективным; однако же такая Эффективность имела бы место тогда и лишь тогда, когда моделируемые по этому принципу возможные состояния системы "личность-социальная среда" соотносились бы с её действительными проявлениями – настоящими или имевшими место в прошлом. Во-вторых, коль скоро сама познавательная активность выступает в качестве одного из конституирующих факторов сущности человеческого бытия, специфическая черта человеческого познания – различение возможности и действительности – определяет "место человека в структуре бытия" (Э. Кассирер), то из этого можно сделать еще один эвристически ценный вывод: дело не только в том, что исследователь, познающий сущность конкретной личности, должен смотреть на объект изучения сквозь призму категории возможности и ее отношения к действительности, но и в том, что сама изучаемая конкретная личность в своей познавательной активности и вообще, в своем реальном бытии постоянно смотрит на мир сквозь призму "что могло (может) быть" или "как если бы". Иными словами, объект изучения (вернее, субъект) – личность в своей реальной жизнедеятельности сама применяет указанный инструментарий. Более того, личность не только постоянно сталкивается с возможностью, но и как отмечают философы-экзистенциалисты М. Хайдеггер [89], Ж. П. Сартр [105], К. Ясперс, сама является "возможностью своего осуществления". Личность постоянно находится в процессе становления и, как отмечает M. M. Бахтин [13], она никогда не "дана" как нечто завершенное, состоявшееся. С одной стороны, мы как внешние наблюдатели-исследователи можем изучать личность, применив познавательный метод допущения определенных возможных состояний и событий, а с другой стороны, сама изучаемая личность предстает перед нами как существо, постоянно сталкивающееся с проблемой разграничения возможности от действительности в своей жизнедеятельности. Она сама является носителем определенных виртуальных схем взаимодействия с окружающим миром. Изучение этих виртуальных схем или возможных образцов взаимодействия личности с социальной средой – одна из важных задач науки о личности. Этой задаче и посвящается одна из частей представленной работы, изложенная в последующих главах.

Сначала сформулируем положение, которое гласит: "возможность есть то, что может стать, но может и не стать действительностью. Поэтому если в одной плоскости возможность противоположна действительности, то в другой плоскости она противоположна невозможности (тому, что не может стать действительностью) и необходимости (тому, что не может не стать действительностью). Возможность есть то, что, с одной стороны, не невозможно, а с другой – не необходимо. В пределах от невозможности до необходимости заключены различные как по качеству, так и по количеству виды возможности" [11, с. 270]. В качестве таких видов можно выделить абстрактную, формальную и конкретную, реальную возможность. Абстрактная возможность может осуществиться только при отсутствии других возможностей, она рассматривается как возможность только при отвлечении, абстрагировании от других возможностей; она же является формальной возможностью т. к. мыслится в согласии с законами формальной логики. Конкретная возможность осуществляется при наличии всех других возможностей и при учете всех их рассматривается как возможность; она же предстаёт в качестве реальной возможности, ибо согласуется с закономерностями объективной реальности. Относительно изучения характера взаимодействия личности с социальной средой в свете сказанного следует предполагать, что обнаружение механизмов превращения абстрактной возможности в конкретную возможность и через неё в действительность может иметь фундаментальное научное значение. Например, адаптация к социальному окружению или стремление личности к такой адаптации может выступить в качестве абстрактной возможности. Её превращение в конкретную возможность зависит от того, как и насколько она осуществляется при наличии других возможностей, насколько широк тот контекст возможностей, в рамках которого мыслится данная абстрактная возможность (устремленность на адаптацию с окружением). Конкретной возможностью в этом контексте может быть, например, стремление личности приспособиться к среде с одновременной устремленностью приспособить к себе, к своим нуждам саму среду (т. н.адаптивно-адаптирующая деятельность по Э. С. Маркаряну) и тем самым пытаться повысить уровень самоприятия – приспособиться к самой себе, к результатам своей деятельности. В последующих главах мы попытаемся, основываясь на марксистском принципе восхождения от абстрактного к конкретному, проследить превращение абстрактивных возможностей взаимодействия личности со средой в конкретные возможности. Если учесть, что количественная сторона возможности выражается в понятии вероятности, а различия между абстрактными и конкретными возможностями по количественным признакам отражают разные степени вероятности превращения возможности в действительность, при которой вероятность перехода конкретной возможности в действительность значительно выше, чем при абстрактной возможности, то мы приходим к следующей схеме исследования системы "личность – социальная среда": абстрактная возможность – конкретная возможность – вероятность превращения определенных конкретных возможностей в действительность – переход возможности в действительность.

Следует оговориться, что понятие возможности часто мыслится как будущее в настоящем. Тем самым вопрос о возможности, выраженной через определенную вероятностную степень, связывается с вопросом прогнозирования будущих событий. В таком случае говорят о вероятностном прогнозировании. Думается, что при исследовании проблем психологии личности было бы неправомерно связывать момент возможности лишь с будущностью событий и их представленностью в настоящем. Более правильным представляется взгляд на прошлые события или состояния не только сквозь призму того, что свершилось, что и как состоялось, но и под углом зрения "что могло случиться, что и как могло иметь место". Вопрос о возможных линиях поведения личности и возможных вариантах ее взаимодействия с окружением должно относиться как к анализу ее актуальных и будущих состояний, так и психобиографических фактов из ее прошлой жизни. Это положение становится еще более очевидным и аргументированным, если учесть тот простой факт, что люди в реальном жизненном общении (а соответственно и в психоконсультационной беседе) во время рассказа о прошлом не только констатируют и припоминают те или иные события, но и приводят возможные варианты поведения. Порой настолько увлекаются "расчётом таких вариантов", что строят целую конструкцию возможных поведенческих линий в прошлом. Внутренний диалог (монолог) личности часто проходит также под знаком подобной внутренне-когнитивной работы.

В сфере изучения процессов и механизмов взаимодействия личности с социальной средой виртуальные схемы и образцы поведения личности проанализированы в транзакционной теории межличностных отношений Э. Берне [74], в которой возможные варианты межличностных взаимодействий описываются как своеобразные игры, базирующиеся на трех ситуационных и преходящих состояниях человека, состояний Родителя, Взрослого и Ребенка. На момент личностного становления, реализации личностных возможностей и достижения самости ("быть самим собой") опирается теория личности К. Роджерса и разработанный им психотерапевтический и психоконсультационный метод недирективного общения [104]. В заключение хотелось бы высказать мысль о том, что хорошие возможности снятия противоречий, представленных в обсуждаемом тезисе и антитезисе, содержит в себе теория установки, разработанная Д. Н. Узнадзе и развитая его учениками. Так, эту мысль можно эксплицировать на примере соотношения моментов возможности и завершенности (фиксированности) в структуре установки поведения. Установка является готовностью к определенного рода поведению и тем самым возможностью данного поведения. Вместе с тем, как подчёркивал Ш. Н. Чхартишвили [66] и как ныне отмечает Ш. А. Надирашвили [36], в возникновении установки поведения вместе с потребностью и соответствующей ей ситуацией необходимым фактором выступает фактор возможностей субъекта (инструментальные возможности по Ш. Н. Чхартишвили и операциональные возможности по Ш. А. Надирашвили). По теории установки Д. Н. Узнадзе, после многократного повторения установка фиксируется, она может перейти в латентное состояние как возможность актуализации, а переход этой возможности в действительность, актуализация определенной фиксированной установки и ее реальное развертывание в поведении зависит от первичной установки, являющейся результатом "чрезвычайного акта встречи" [31] потребности с соответствующей ситуацией. Отмечается также, что в случае блокирования реализации установки, она хранится как нереализованное, потенциальное состояние, стремящееся к своей реализации при соответствующих внешних и внутренних обстоятельствах.

При осмыслении взаимоотношений структурных и динамических аспектов целостной системы личности данная оппозиция не может не выступить на передний план перед взором познающего разума. Самое простое, что бросается в глаза, это то, что одни теоретические конструкции в области психологии личности делают акцент на структурную, другие же – на динамическую стороны исследуемого объекта. К категории "структурных" можно отнести те теории, которые представляют личность сквозь призму индивидуальных признаков, черт и характерологических особенностей (например, высокий уровень тревожности, сензитивность, ригидность и д. и т. п.), и дают ответы на вопросы: каково строение личности? чем она характеризуется? К "динамическим" теориям следует отнести те теории, которые делают акцент на мотивационной стороне деятельности личности и дают возможность ответить на вопросы: почему и зачем действует личность именно таким образом? что движет ее деятельностью? Например, к психодинамическим теориям можно отнести психоаналитическую теорию личности, или теорию поля К. Левина.

Copyright © 2003-2024 Журнал Психология.Пермь. E-mail : [email protected]