Психология.Пермь

  IV.  ВНУШЕНИЕ  И ЛИБИДО 

Мы исходим из основного факта,  что индивид пре-

терпевает внутри массы,  вследствие ее влияния, измене-

ние в своей душевной деятельности, которое часто бывает

глубоким. Его аффективность чрезвычайно повышается; его

интеллектуальная  деятельность заметно понижается;  оба

процесса протекают, очевидно, в направлении сравнения с

другими индивидами,  составляющими массу; осуществление

этих процессов может быть достигнуто лишь путем упразд-

нения задержек,  свойственных каждому индивиду, и отка-

зом от специфических для него особенностей  его  влече-

ний.                                                   

Мы слышали,  что  эти -- часто нежелательные влияния --

могут быть (по крайней мере отчасти) предотвращены  пу-

тем высшей "организации" масс,  но основному факту пси-

хологии масс,  обоим положениям о повышенной  аффектив-

ности  и  заторможенности мыслительной деятельности это

нисколько не противоречит.  Мы стремимся найти психоло-

гическое объяснение этому душевному изменению индивида.

Рациональные моменты,  вроде вышеупомянутого устрашения

индивида, следовательно, проявления его инстинкта само-

сохранения,  безусловно, не покрывают наблюдаемых фено-

менов.  Авторы -- социологи и психологи, изучавшие мас-

су,  всегда предлагали нам в качестве объяснения одно и

то  же,  хотя и под разными терминами:  волшебное слово

внушение.  У Тарда оно называлось  подражанием,  но  мы

должны признать,  что прав автор, указывающий, что под-

ражание подпадает под понятие внушения, что оно являет-

ся его следствием10.  У Лебона все необычное в социаль-

ных явлениях сводится к двум факторам: к взаимному вну-

шению индивидов и к престижу вождей.  Но престиж прояв-

ляется опять-таки лишь в способности оказывать  сущест-

венное  влияние.  Относительно Mc Dougall'a у нас могло

на один момент создаться впечатление, что в его принци-

пе  "первичной аффективной индукции" исключается налич-

ность внушения. Но при дальнейшем рассуждении мы должны

были  все-таки  признать,  что этот принцип выражает не

что иное,  как известное положение о  "подражании"  или

"заразительности",  но  только  он сильнее подчеркивает

аффективный момент.  Несомненно,  что у нас  существует

тенденция  впадать в состояние аффекта при виде призна-

ков такого же аффекта у другого человека,  но как часто

мы с успехом противостоим этой тенденции, подавляем аф-

фект и реагируем часто совершенно противоположным обра-

зом. Почему же мы в массе всегда заражаемся этим аффек-

том? Опять-таки нужно было бы сказать, что суггестивное

влияние  массы заставляет нас повиноваться этой тенден-

ции подражания и индуцирует в нас аффект.  Впрочем,  мы

уже  и  раньше  видели,  что Mc Dougall не обошелся без

суггестии;  мы слышим от него,  как и от других:  массы

отличаются особой внушаемостью. Итак, мы подготовлены к

тому,  что внушение (правильнее:  внушаемость) является

первоначальным  феноменом,  не  поддающимся разложению,

основным фактором душевной жизни человека.  Таково мне-

ние  и  Bernheim'a,  удивительному искусству которого я

был свидетелем в 1889 году. Но я вспоминаю также о глу-

хой враждебности против этого насилия суггестии.  Когда

на больного,  не  поддававшегося  внушению,  закричали:

"Что же вы делаете?  Vous vous contresuggestionnez", то

я сказал себе,  что это явная несправедливость и  наси-

лие. Человек безусловно имеет право сопротивляться вну-

шению,  когда его пытаются подчинить  этим  путем.  Мое

сопротивление приняло потом направление протеста против

того, что внушение, которым объясняли все, само не име-

ло объяснения. Я повторял применительно к внушению ста-

рый шутливый вопрос11:                                 

         Christoph trug Christum.                      

         Christus trug die ganze Welt,                 

         Sag, wo hat Christoph                         

         Damals hin den Fuss gestellt12?               

         Christophorus Christum,  sed Christus sustulit

orbem:                                                 

         Constiterit pedibus   die  ubi  Christophorus?

Когда я спустя 30 лет опять подошел к загадке внушения,

я нашел, что в ней ничего не изменилось. Я могу это ут-

верждать,  считая единственным исключением влияние пси-

хоанализа.  Я  вижу,  что все усилия были направлены на

правильную формулировку понятия суггестии, следователь-

но,  на то,  чтобы условно определить применение терми-

на13,  и это нелишне,  так как это слово  получает  все

большее  и большее применение в искаженном смысле и бу-

дет вскоре обозначать какое угодно влияние,  как в анг-

лийском языке,  где "to suggest,  suggestion" соответс-

твует нашему выражению "я предлагаю" ("nahelegen", "An-

regung").  Но объяснения сущности внушения, т. е. усло-

вий,  при которых создается воздействие без достаточных

логических оснований,  не существует. Я не уклонился бы

от задачи подтвердить это положение анализом литературы

за последние 30 лет,  но я этого не делаю,  так как мне

известно,  что в настоящее время подготовляется подроб-

ное исследование, поставившее себе ту же задачу. Вместо

этого я сделаю попытку  применить  понятие  либидо  для

объяснения  психологии  масс,  понятие,  оказавшее  нам

столько услуг при изучении психоневрозов. Либидо -- это

выражение,  взятое из учения об аффективности. Мы назы-

ваем этим термином энергию таких влечений, которые име-

ют дело со всем тем,  что можно охватить словом любовь.

Эта энергия рассматривается, как количественная величи-

на,  хотя в настоящее время она еще не может быть изме-

рена. Ядром понятия, называемого нами любовью, является

то,  что вообще называют любовью и что воспевают поэты,

т. е. половая любовь, имеющая целью половое соединение.

Но мы не отделяем от этого понятия всего того, что при-

частно к слову любовь:  с одной стороны,  себялюбие,  с

другой стороны -- любовь к родителям и к детям,  дружба

и всеобщее человеколюбие,  а также преданность конкрет-

ным  предметам  и абстрактным идеям.  Оправданием этому

являются результаты  психоаналитического  исследования,

доказавшего, что все эти стремления являются выражением

одних и тех же влечений, направленных к половому соеди-

нению  между  различными полами,  хотя в других случаях

эти влечения могут не быть  направлены  на  сексуальную

цель  или  могут воздержаться от ее достижения,  но при

этом они всегда сохраняют достаточную часть своей  пер-

воначальной сущности,  чтобы в достаточной мере сберечь

свою идентичность (самопожертвование, стремление к бли-

зости). Итак, мы полагаем, что язык создал в своих мно-

гообразных применениях слова "любовь" чрезвычайно  пра-

вильную связь и что мы не можем сделать ничего лучшего,

чем положить эту связь в основу наших научных рассужде-

ний  и описаний.  Этим решением психоанализ вызвал бурю

негодования,  как будто он был виною  преступного  нов-

шества.  И  тем  не  менее психоанализ не создал ничего

оригинального этим "распространенным" пониманием любви.

"Эрос"  философа Платона целиком совпадает в своем про-

исхождении, работе и отношении к половому акту с любов-

ной силой,  с либидо психоанализа, как указали Nachmаn-

sohn и Рfister каждый в отдельности14,  и когда апостол

Павел  прославляет  в  знаменитом письме к карфагенянам

любовь больше всего,  то он, вероятно, понимал ее в та-

ком именно "распространенном" смысле15.  Из этого можно

сделать только тот вывод,  что люди не всегда  понимают

всерьез своих великих мыслителей, даже тогда, когда они

якобы благоговеют перед ними. Эти любовные влечения на-

зываются в психоанализе a potiori и по своему происхож-

дению сексуальными  влечениями.  Многие  "образованные"

люди воспринимают это наименование как оскорбление; они

отомстили за него, бросив психоанализу упрек в "пансек-

суализме". Кто считает сексуальность чем-то постыдным и

унизительным  для  человеческой  природы,  тому  вольно

пользоваться  более  благозвучными  выражениями  эрос и

эротика. Я сам мог бы поступить таким же образом и этим

самым избавился бы от многих возражений; но я не сделал

этого,  потому что не хотел уступать  малодушию.  Неиз-

вестно, к чему это привело бы; сначала уступают на сло-

вах, а потом мало-помалу и на деле. Я не нахожу никакой

заслуги в том, чтобы стыдиться сексуальности; греческое

слово эрос,  которое должно смягчить позор, является, в

конце  концов,  не  чем иным,  как переводом слова "лю-

бовь",  и,  наконец, кто может выжидать, тому нет нужды

делать уступки.  Итак,  мы попытаемся предположить, что

любовные отношения (индифферентно говоря: эмоциональные

привязанности) (Gefьhlsbindungen),  составляют сущность

массовой души. Вспомним, что об этом нет и речи у авто-

ров. То, что соответствует любовным отношениям, скрыто,

очевидно,  за ширмой внушения. Два соображения подкреп-

ляют наше предположение:  во-первых,  масса объединена,

очевидно, какой-то силой. Но какой силе можно приписать

это  действие,  кроме эроса,  объединяющего все в мире?

Во-вторых,  получается такое впечатление,  что индивид,

отказываясь  от своей оригинальности в массе и поддава-

ясь внушению со стороны других людей, делает это, пото-

му, что у него существует потребность скорее находиться

в согласии с ними, чем быть в противоречии с ними, сле-

довательно,  он  делает это,  быть может,  "им в угоду"

("ihnen zuliebe")16.