Психология.Пермь

IX. СТАДНЫЙ  ИНСТИНКТ 

 Мы недолго будем радоваться иллю-

зорному разрешению загадки  массы  этой  формулой.  Нас

тотчас обеспокоит мысль о том, что мы, в сущности, сос-

лались на загадку гипноза, в котором есть еще так много

неразрешенного.  И тут возникает новое возражение даль-

нейшему исследованию.  Мы должны сказать себе, что мно-

гочисленные аффективные привязанности,  отмеченные нами

в массе,  вполне достаточны для объяснения одной из  ее

характерных черт: недостатка самостоятельности и иници-

ативы у индивида,  однородности его реакций с реакциями

всех других,  его снижения,  так сказать,  до массового

индивида.  Но масса проявляет нечто  большее,  если  мы

рассмотрим ее как одно целое;  черты слабости интеллек-

туальной деятельности,  аффективной  незаторможенности,

неспособности к обуздыванию и к отсрочке,  склонность к

переходу границ в проявлении чувств и к полному перехо-

ду этих чувств в действия --все это и т.  п.,  так ярко

изложенное Лебоном, создает несомненную картину регрес-

сии душевной деятельности до более ранней ступени,  ка-

кую мы обычно находим у дикарей и у детей.  Такая  рег-

рессия особенно характерна для обыкновенной массы, в то

время как у высоко  организованных  искусственных  масс

она,  как мы слышали, не может быть глубокой. Таким об-

разом у нас получается впечатление состояния, в котором

отдельные  эмоциальные  побуждения и личный интеллекту-

альный акт индивида слишком слабы, чтобы проявиться от-

дельно  и  обязательно должны дожидаться подкрепления в

виде однородного повторения со  стороны  других  людей.

Вспомним о том,  сколько этих феноменов зависимости от-

носится к нормальной конституции человеческого  общест-

ва, как мало в нем имеется оригинальности и личного му-

жества,  как сильно каждый человек находится во  власти

установок  массовой души,  проявляющейся в расовых осо-

бенностях, в сословных предрассудках, общественном мне-

нии и т. д. Загадка суггестивного влияния увеличивается

для нас утверждением того факта, что такое влияние ока-

зывается  не  только  вождем,  но и каждым индивидом на

другого индивида, и мы бросаем себе упрек в том, что мы

односторонне подчеркнули отношение к вождю,  не обратив

никакого внимания на другой фактор взаимного  внушения.

Из чувства скромности мы захотим прислушаться к другому

голосу,  который сулит нам объяснение, исходящее из бо-

лее простых основоположений. Я заимствую такое объясне-

ние из прекрасной книги W. Trotter'a о стадном инстинк-

те и сожалею лишь о том, что она не вполне избежала ан-

типатии,  явившейся результатом последней великой  вой-

ны27. Trotter считает описанные душевные феномены массы

производным стадного инстинкта (gregariousness), являю-

щегося  врожденным  как для человека,  так и для других

видов животных.  Эта  стадность  является  биологически

аналогией  и  как  бы продолжением многоклеточности;  в

смысле либидинозной теории она является дальнейшим про-

явлением  вытекающей из либидо склонности всех однород-

ных живых существ объединиться в единицы большого  объ-

ема28.  Индивид  чувствует  себя неполным (incomplete),

когда он один.  Страх маленького ребенка  является  уже

проявлением этого стадного инстинкта. Противоречие ста-

ду равносильно отделению от него и потому избегается со

страхом.  Стадо  же  отрицает  все новое,  непривычное.

Стадный инстинкт является чем-то  первичным,  неподдаю-

щимся  дальнейшему  разложению  (which  cannot be split

up).  Trotter приводит ряд влечений  (или  инстинктов),

которые он считает первичными: инстинкт самосохранения,

питания, половой инстинкт и стадный инстинкт. Последний

должен  часто  противопоставляться  другим  инстинктам.

Сознание виновности и чувство долга являются  характер-

ным достоянием gregarious animal. Из стадного инстинкта

исходят,  по мнению Trotter'a также и вытесняющие силы,

которые психоанализ открыл в "Я",  а следовательно и то

сопротивление,  с которым сталкивается врач при психоа-

налитическом лечении. Своим значением язык обязан своей

способности дать людям возможность взаимного  понимания

в стаде,  на нем покоится, главным образом, идентифика-

ция индивидов друг с другом.  Подобно тому как Лебон  в

центре  своего внимания поставил преимущественно харак-

терные недолговечные массы,  a Mc Dougall -- стабильные

общества, так Trotter сосредоточил свое внимание на са-

мых распространенных объединениях,  в которых живет че-

ловек,  этот  zwou politikou,  и дал им психологическое

обоснование.  Тrоtter'y не нужно  искать  происхождения

стадного инстинкта,  так как он считает его первичным и

не разрешимым.  Его примечание, что Boris Sidis считает

стадный инстинкт производным внушаемости, к счастью для

него излишне;  это -- объяснение по хорошо  известному,

неудовлетворительному  шаблону,  и  обратное положение,

гласящее, что внушаемость является производным стадного

инстинкта,  оказалось для меня более очевидным. Но про-

тив изложения Trotter'a можно с еще большим правом, чем

против других, возразить, что оно обращает слишком мало

внимания на роль вождя в  массе,  в  то  время  как  мы

склонны  к противоположному мнению,  что сущность массы

не может быть понята,  если пренебречь вождем.  Стадный

инстинкт вообще не оставляет места вождю,  вождь только

случайно привходит в стадо,  и в связи с этим стоит тот

факт,  что  из этого инстинкта нет пути к потребности в

божестве;  стаду недостает пастуха. Но, кроме того, из-

ложение Trotter'a можно психологически опровергнуть, т.

е. можно по меньшей мере сделать вероятным, что стадное

влечение поддается разложению, что оно не является пер-

вичным в том смысле,  как инстинкт самосохранения и по-

ловой инстинкт.  Разумеется, нелегко проследить онтоге-

нез стадного инстинкта.  Страх маленького ребенка,  ос-

тавленного  наедине (Trotter толкует его уже как прояв-

ление инстинкта), легче допускает другое толкование. Он

относится  к матери,  впоследствии к другим любимым ли-

цам,  и является выражением неисполненного  желания,  с

которым ребенок не умеет ничего сделать,  кроме превра-

щения его в страх29. Страх оставленного наедине с самим

собою  маленького  ребенка  не уляжется при виде любого

человека "из стада";  наоборот, приближение такого "чу-

жого  человека" вызовет лишь страх.  У ребенка долго не

замечают ничего,  что говорило бы о  стадном  инстинкте

или о чувстве массы (Massengefьhl). Такое чувство обра-

зуется лишь в детских, где много детей, из их отношения

к родителям, а именно: как начальная зависть, с которой

старший ребенок встречает младшего. Старший ребенок хо-

тел бы,  конечно,  ревниво вытеснить младшего, отдалить

его от родителей,  лишить его всех прав, но ввиду того,

что этот ребенок,  как и все последующие, одинаково лю-

бим родителями,  старший ребенок,  не имея  возможности

удержать свою враждебную установку без ущерба для себя,

вынужден идентифицировать себя с другими  детьми,  и  в

детской среде возникает чувство массы или общности, по-

лучающее свое дальнейшее развитие в школе.  Первым тре-

бованием  этого реактивного образования является требо-

вание справедливости,  одинакового обращения со  всеми.

Известно,  как громко и настойчиво проявляется это тре-

бование в школе. Если я сам не могу быть любимчиком, то

пусть, по крайней мере, никто не будет любимчиком. Мож-

но было бы считать это превращение  и  замену  ревности

чувством  массы  в детской и в школе чем-то неправдопо-

добным, если бы тот же самый процесс вновь не наблюдал-

ся  несколько  позже  при  других  соотношениях.  Стоит

вспомнить о толпе мечтательно влюбленных  дам  и  жриц,

теснящихся  вокруг певца или пианиста после его концер-

та.  Вероятно, каждой из них хотелось бы отнестись рев-

ниво ко всем другим,  однако, ввиду их множества и свя-

занной с этим невозможности достичь цели своей влюблен-

ности,  они отказываются от этого и вместо того,  чтобы

вцепиться друг другу в волосы,  они действуют, как еди-

ная масса,  благоговеющая перед тем, кого они чествуют,

проявляя это сообща;  они были бы рады  поделиться  его

локоном. Они, первоначальные соперницы, могут идентифи-

цироваться друг с другом,  благодаря одинаковой любви к

одному и тому же объекту. Если ситуация, как это обычно

бывает,  может быть разрешена с помощью инстинкта  нес-

колькими способами,  то нет ничего удивительного в том,

что осуществляется тот исход, с которым связана возмож-

ность некоторого удовлетворения,  в то время как другой

способ,  даже более очевидный, не используется, так как

реальные  соотношения  отказывают ему в достижении этой

цели.  Дух общественности, esprit de corps и т. д., ко-

торые  оказывают впоследствии свое действие в обществе,

не скрывают своего происхождения из первоначальной  за-

висти.  Никто не должен иметь желания выдвинуться, каж-

дый должен быть равен другому, все должны обладать оди-

наковыми  ценностями.  Социальная справедливость должна

обозначать, что человек сам отказывается от многого для

того,  чтобы другие тоже должны были отказаться от это-

го, или -- что то же самое -- не могли требовать этого.

Это требование равенства является корнем социальной со-

вести и чувства долга.  Неожиданным образом мы  находим

его в боязни инфекции у сифилитиков,  которую мы поняли

благодаря психоанализу. Боязнь этих несчастных является

выражением их сопротивления против бессознательного же-

лания распространить свою инфекцию на других. Ибо поче-

му  же они одни должны быть инфицированы и лишены очень

многого,  а другие -- нет? Прекрасная притча о суде Со-

ломона  имеет  это же самое ядро.  Если у одной женщины

умер ребенок, то другая тоже не должна иметь живого ре-

бенка.  По этому желанию можно было узнать потерпевшую.

Итак,  социальное чувство покоится на превращении чувс-

тва,  бывшего сначала враждебным,  в положительно окра-

шенную привязанность,  носящую характер  идентификации.

Поскольку мы до сих пор проследили этот процесс, оказы-

вается,  что это превращение совершается  под  влиянием

обшей нежной привязанности к лицу,  стоящему вне массы.

Наш анализ идентификации кажется нам самим неисчерпыва-

ющим,  но для нашей настоящей цели достаточно вернуться

к тому положению, что масса требует строгого соблюдения

равенства.  Мы уже слышали при обсуждении обеих искусс-

твенных масс, церкви и армии, что их предпосылкой явля-

ется  одинаковая любовь вождя ко всем участникам массы.

Но мы не забываем, что требование равенства, существую-

щее  в массе,  относится только к ее отдельным членам и

не касается вождя. Все участники массы должны быть рав-

ны между собою,  но все они хотят, чтоб над ними власт-

вовал вождь. Многие равные между собою, могущие иденти-

фицироваться друг с другом,  и один единственный,  пре-

восходящий их всех -- такова ситуация,  существующая  в

жизнеспособной массе.  Следовательно, мы позволяем себе

внести коррекцию в выражение Trotter'a что  человек  --

стадное  животное;  он  является  скорее животным орды,

участником орды,  предводительствуемой вождем.